Юровский знал об этих разговорах и решил с самого начала объяснить бойцам всю сложность обстоятельств, предупредить их, чтобы не поддавались чувству мести. Они собрались в просторной комнате полуподвального этажа, где было мало света и тепла, где было их жильё и откуда они поднимались наверх только для дежурства. На грубо сколоченных скамьях и табуретах сидели, зажав между ног винтовки, русские и латыши, бородатые и безусые, обстрелянные фронтовики в полинялых гимнастерках, рабочие красногвардейцы и молодые чекисты в черных и желтых кожанках.
Они слышали над собой строевой, как у служаки-фельдфебеля, шаг бывшего самодержца, и колючие взоры исподлобья расказывали Юровскому мысли бойцов, суровые, как приговор.
Он смотрел в глаза латышским стрелкам - стапррший из них, революционер-политкаторжанин, переводил им непонятные слова и фразы. Он перехватил удивленные взгляды сысертского рабочего Александра Стрекотина и семнадцатилетнего Виктора Нетребина.
Они будто спрашивали его:
«На кой дьявол мы охраняем Николая, если никакого другого приговора, кроме смертного, суд народа палачу не вынесет?!»
То, что Романы продолжали жить в хоромах, что им всё ещё прислуживали лакеи, личные врачи и повара, справедливо казалось этим людям кощунственной насмешкой над жертвами революции.
- Вас возмущает, - говорил Юровский, - что они живут в роскошных комнатах, питаются несравненно лучше вас и ваших семей, что кладовые переполнены х вещами. Неокторые думают: зачем такое великодушие?.. Но мы с вами большевики, чекисты. Мы не дадим своим личным чувтсвам взять верх над законом советской власти, над революционной целесообразностью. Будет суд, вынесет приговор Николаю Романову, и, если прикажут нам, мы с твердостью солдат революции исполним народный приговор.»
Источник: Яков Резни. «Чекист» с.96
